Неточные совпадения
Толпились
перед ним, точно живые, тени других великих страдалиц: русских цариц, менявших по воле мужей свой сан на сан инокинь и хранивших и в келье дух и силу; других цариц, в роковые минуты стоявших во главе
царства и спасавших его…
В Париже — последнее истончение культуры, великой и всемирной латинской культуры,
перед лицом которой культура Германии есть варварство, и в том же Париже — крайнее зло новой культуры, новой свободной жизни человечества —
царство мещанства и буржуазности.
— Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя больная на другой же день скончалась.
Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом)!
Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. «Простите меня, говорит, я, может быть, виновата
перед вами… болезнь… но, поверьте, я никого не любила более вас… не забывайте же меня… берегите мое кольцо…»
И вот должна явиться
перед ним женщина, которую все считают виновной в страшных преступлениях: она должна умереть, губительница Афин, каждый из судей уже решил это в душе; является
перед ними Аспазия, эта обвиненная, и они все падают
перед нею на землю и говорят: «Ты не можешь быть судима, ты слишком прекрасна!» Это ли не
царство красоты?
«Когда он стал более развит, он стал больше прежнего ценить ее красоту, преклонился
перед ее красотою. Но ее сознание было еще не развито. Он ценил только в ней красоту. Она умела думать еще только то, что слышала от него. Он говорил, что только он человек, она не человек, и она еще видела в себе только прекрасную драгоценность, принадлежащую ему, — человеком она не считала себя. Это
царство Афродиты.
— Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «Дай тебе бог небесное
царство, добрая и прекрасная панночка, — думал он про себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю,
передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!»
[Потрясающий образ Иоахима из Флориды хорошо нарисован в книге Жебара «Мистическая Италия».] «Если Третье
Царство — иллюзия, какое утешение может остаться христианам
перед лицом всеобщего расстройства мира, который мы не ненавидим лишь из милосердия?» «Есть три
царства:
царство Ветхого Завета, Отца,
царство страха;
царство Нового Завета, Сына,
царство искупления;
царство Евангелия от Иоанна, Св.
Точно в таком безумном ослеплении находятся все жители темного
царства, восстающего
перед нами из комедий Островского.
Мы приводим этот разговор, потому что в нем, кроме подтверждения нашей мысли, находим один из примеров того мастерства, с каким Островский умеет
передавать неуловимейшие черты пошлости и тупоумия, повсюду разлитых в этом «темном
царстве» и служащих, вместе с самодурством, главным основанием его быта.
В сущности, однако ж, в том положении, в каком он находился, если бы и возникли в уме его эти вопросы, они были бы лишними или, лучше сказать, только измучили бы его, затемнили бы вконец тот луч, который хоть на время осветил и согрел его существование. Все равно, ему ни идти никуда не придется, ни задачи никакой выполнить не предстоит.
Перед ним широко раскрыта дверь в темное
царство смерти — это единственное ясное разрешение новых стремлений, которые волнуют его.
Стоит людям только понять это: перестать заботиться о делах внешних и общих, в которых они не свободны, а только одну сотую той энергии, которую они употребляют на внешние дела, употребить на то, в чем они свободны, на признание и исповедание той истины, которая стоит
перед ними, на освобождение себя и людей от лжи и лицемерия, скрывавших истину, для того чтобы без усилий и борьбы тотчас же разрушился тот ложный строй жизни, который мучает людей и угрожает им еще худшими бедствиями, и осуществилось бы то
царство божие или хоть та первая ступень его, к которой уже готовы люди по своему сознанию.
Но тут-то и всплывает
перед нами на минуту камень, который держит людей в глубине омута, названного нами «темным
царством».
Великую, царица, можешь ты
Беду от
царства отвратить: лишь стоит
Перед народом клятву дать тебе,
Что Дмитрий мертв и погребен.
Тебя Господь своим сподобил чудом;
Иди же смело в бой, избранник Божий!
И нас возьми! Авось вернется время,
Когда царям мы
царства покоряли,
В незнаемые страны заходили,
Край видели земли,
перед глазами
Земля морским отоком завершалась
И выл сердито море-окиян.
Довольно бражничать! Теперь есть дело:
Точить оружие, в поход сбираться!
— Вот горе-то какое у нас, Алексеюшка, — молвил, покачав головой, Пантелей. — Нежданно, негаданно — вдруг… Кажется, кому бы и жить, как не ей… Молодехонька была,
Царство ей Небесное, из себя красавица, каких на свете мало живет, все-то ее любили, опять же во всяком довольстве жила, чего душа ни захочет, все
перед ней готово… Да, видно, человек гадает по-своему, а Бог решает по-своему.
—
Царство ему Небесное! — молвила Манефа и, встав с места, обратилась к иконам и положила
перед ними нача́л за новопреставленного. Вместе с нею и мать Таисея и оба гостя начáл сотворили.
— Спаси тя Христос за твое попечение, — молвила Манефа, слегка наклоня голову
перед Василием Борисычем. — По правде сказать, наши девицы не больно горазды, не таковы, как на Иргизе бывали… аль у вас, на Рогожском… Бывал ли ты, Василий Борисыч, на Иргизе у матушки Феофании — подай, Господи, ей
Царство Небесное, — в Успенском монастыре?
Необходимо разоблачать несоединимость христианской идеи
Царства Божия, христианского эсхатологического сознания с идолопоклонством
перед историческими святынями, консервативно-традиционными, авторитарными, монархическими, национальными, семейно-собственническими, как и
перед святынями революционными, демократическими, социалистическими.
Перед вешним Николой, дня за три, по Питеру беготня пошла: знатные персоны в каретах скачут, приказный люд на своих на двоих бежит, все ко дворцу. Солдаты туда же маршируют, простой народ валит кучами… Что такое?.. Царицы не стало, бегут узнать, кто на русское
царство сел, кому надо присягу давать. Услыхавши ту весть, княжна на пол так и покатилась…
И еще за серые институтские стены переносится крылатая мысль. Вижу
перед собой иное
царство. Белые девушки толпою проходят передо мной… Их радости, горести, веселые и печальные истории их отроческого заточения… и снова они обе: тихая, кроткая малороссияночка Люда и она, моя гордая прекрасная и смелая кавказская княжна…
— Не таюсь я
перед тобой, великий государь! Что за глаза, то и в глаза скажу… Спокойствие твое и государства твоего мне дороже жизни моей нестоящей, и гибель твоя и разорение русского
царства страшнее гнева твоего… Казнить хоть вели, а говорить что надо буду…
Но они капитулировали
перед мужицким
царством, ниспали в его таинственную бездну.
Царство оперетки и шансонетки, угар пикников, разухабистые песни цыган и разных интернациональных хоров, спертый воздух отдельных кабинетов — вот мир, который открылся
перед ними, мир, привычный для графа и вначале только любопытный для графини.
Ермак Тимофеевич не заставил себя долго ждать. Через несколько дней он с сотнями своих отборных удальцов прибыл в «строгановское
царство». Вместе с есаулом Иваном Кольцом он ранее явился к Семену Иоаникиевичу Строганову, принявшему их уже вместе со своими племянниками, и повторил
перед ними свое и своих удальцов желание бросить разбойное дело и послужить делу русскому — охране рубежа России от неверных и диких соседей.
Забудут ли в таком случае русские люди битву Задонскую? Забудут ли, что наше отечество два века страдало под игом иноплеменных, что государи наши преклоняли колени
перед ханами орд монгольских и получали венец
царства, как дар их милостей? Забудут ли, что эта битва, знаменитейшая в летописях мира, есть основание нашей свободы?
Кроме тех обязанностей твоих царских, о которых вот они говорят теперь, у тебя есть более прямые и ничем не могущие быть отмененными обязанности человеческие, обязанности не царя
перед подданными (это случайная обязанность), а обязанности вечные, обязанность человека
перед богом, обязанность
перед своей душой, спасением ее и служением богу, установлением в мире его
царства…
Русский интеллигентный и культурный слой, очень тонкий и теряющийся в окружающей его тьме, в сущности капитулировал
перед необъятным мужицким
царством и бессильно склонился
перед его притягивающей темной бездной.
Русская левая интеллигенция в своей массе всегда находилась в рабстве у мужицкого
царства и идолопоклонствовала
перед «народом».
Засилье темного мужицкого
царства грозит русскому государству и русской культуре качественным понижением, разложением достигнутых ценностей, и ответственность за это падает не на самый народ, который стремится к свету и неповинен в том, что его так долго держали в тьме, а теперь, вдруг, поставили
перед непосильными задачами.
На третий день он призвал сына своего Ашурбанипала и
передал ему
царство, а сам сначала удалился в пустыню, обдумывая то, что узнал. А потом он стал ходить в виде странника по городам и селам, проповедуя людям, что жизнь одна и что люди делают зло только себе, когда хотят делать зло другим существам.